Неточные совпадения
— Какое поймал, Константин Митрич! Только бы своих уберечь.
Ушел вот второй раз другак…. Спасибо,
ребята доскакали. У вас пашут. Отпрягли лошадь, доскакали..
— Однако
уходить надо,
ребята!
— Право,
ребята, помяните мое слово, — продолжал первый голос, — у кого грудь ввалилась, волосы из дымчатых сделались красными, глаза
ушли в лоб, — тот беспременно умрет… Прощай, Мотенька: мы тебе гробок сколотим да поленцо в голову положим…
— Смотри у меня,
ребята! чтоб все до последнего зерна было цело! — и
уйдет домой, уверенный, что умолот будет весь налицо.
Макар
ушел к себе в заднюю избу, где его жена Татьяна стирала на
ребят. Он все еще не мог прочухаться от родительской трепки и недружелюбно смотрел на широкую спину безответной жены, взятой в богатую семью за свою лошадиную силу.
— Как же, помним тебя, соколик, — шамкали старики. — Тоже, поди, наш самосадский. Еще когда ползунком был, так на улице с нашими
ребятами играл, а потом в учебу
ушел. Конечно, кому до чего господь разум откроет… Мать-то пытала реветь да убиваться, как по покойнике отчитывала, а вот на старости господь привел старухе радость.
Вот как видят, что время
уходит — полевая-то работа не ждет, — ну, и начнут засылать сотского: „Нельзя ли, дескать, явить милость, спросить, в чем следует?“ Тут и смекаешь: коли
ребята сговорчивые, отчего ж им удовольствие не сделать, а коли больно много артачиться станут, ну и еще погодят денек-другой.
— О! это ужасный народ! вы их не изволите знать, — подхватил поручик Непшитшетский, — я вам скажу, от этих людей ни гордости, ни патриотизма, ни чувства лучше не спрашивайте. Вы вот посмотрите, эти толпы идут, ведь тут десятой доли нет раненых, а то всё асистенты, только бы
уйти с дела. Подлый народ! — Срам так поступать,
ребята, срам! Отдать нашу траншею! — добавил он, обращаясь к солдатам.
— Вот, гляди,
ребята, это все мое состояние. Пропьем, а потом уж вы меня в артель возьмите, надо и лямку попробовать… Прямо говорить буду, деваться некуда, работы никакой не знаю, служил в цирке, да пришлось
уйти, и паспорт там остался.
Лука(кивая головой на окно Бубнова). Смеется! Эхе-хе… (Пауза.) Ну,
ребята!.. живите богато!
Уйду скоро от вас…
Не приводил он в исполнение своих угроз потому лишь, что не видел в этом пока надобности — жилось так, как хотелось: в кабак Герасима являлся он одним из первых,
уходил чуть ли не последним; так не могли располагать собою многие фабричные
ребята, у которых хозяева были построже.
— Ну, живо! Живо! Вздуешь огня, сама увидишь, какие такие… Крепче держи его,
ребята: извернется —
уйдет; давай кушак… вяжи его.
Команда парохода любила его, и он любил этих славных
ребят, коричневых от солнца и ветра, весело шутивших с ним. Они мастерили ему рыболовные снасти, делали лодки из древесной коры, возились с ним, катали его по реке во время стоянок, когда Игнат
уходил в город по делам. Мальчик часто слышал, как поругивали его отца, но не обращал на это внимания и никогда не передавал отцу того, что слышал о нем. Но однажды, в Астрахани, когда пароход грузился топливом, Фома услыхал голос Петровича, машиниста...
— Погодите, братцы! — заговорил крестьянин в синем кафтане, — коли этот полоненник доподлинно не русской, так мы такую найдем улику, что ему и пикнуть неча будет. Не велика фигура, что он баит по-нашему: ведь французы на все смышлены, только бога-то не знают. Помните ли,
ребята, ономнясь, как мы их сотни полторы в одно утро
уходили, был ли хоть на одном из этих басурманов крест господень?
— Важно! На отличку! Спасибо, спасибо, молодайка! — кричали
ребята. А Настя вся закраснелась и
ушла в толпу. Она никогда не думала о словах этой народной оперетки, а теперь, пропевши их Степану, она ими была недовольна. Ну да ведь довольна не довольна, а из песни слова не выкинешь. Заведешь начало, так споешь уж все, что стоит и в начале, и в конце, и в середине. До всего дойдет.
—
Ребята — не делитесь! Живите дружно. Дело вражды не любит. Пётр, — ты старший, на тебе ответ за всё, слышишь?
Уходите…
— А он, дядя Антон, на улицу
ушел к
ребятам.
— Небось не
уйдет! — отвечал тот. — Ну, идемте,
ребята… мотри же, Антонушка, опростоволосишься, вот те Христос, поминай как звали!..
Константин. Вот, слышишь! Ну, поняла ты теперь, что мы за люди?
Ребята теплые! Ты кричать не вздумай! что хорошего! Пожалуй, дядю разбудишь, а он спит теперь; а Огуревну я вниз
услал, не услышит. Значит, доставай ключ, отпирай шкап и дели деньги пополам.
Как отъехала вольная команда,
ребята наши повеселели. Володька даже в пляс пустился, и сейчас мы весь свой страх забыли.
Ушли мы в падь, называемая та падь Дикманская, потому что немец-пароходчик Дикман в ней свои пароходы строил… над рекой… Развели огонь, подвесили два котла, в одном чай заварили, в другом уху готовим. А дело-то уж и к вечеру подошло, глядишь, и совсем стемнело, и дождик пошел. Да нам в то время дождик, у огня-то за чаем, нипочем показался.
Вот хорошо. Подождали мы маленько, смотрим, идут к нам гиляки гурьбой. Оркун впереди, и в руках у них копья. «Вот видите, —
ребята говорят, — гиляки биться идут!» Ну, мол, что будет… Готовь,
ребята, ножи. Смотрите: живьем никому не сдаваться, и живого им в руки никого не давать. Кого убьют, делать нечего — значит, судьба! А в ком дух остался, за того стоять. Либо всем
уйти, либо всем живым не быть. Стой, говорю,
ребята, крепче!
— Тридцать верст до лукояновского этапу. Тише,
ребята, не возись, — добавил он, взглянув в сторону, где было место молодого человека. — Барин вон заснул… Чай, всю ночь не спал — не буди!
Уходить станем, тогда побудим.
Люба. Я с Ваней против тебя с Лизанькой. Согласны? Так я пойду шары возьму и
ребят приведу. (
Уходит.)
Я не выспался, в голове мутно, туманно, думать лень. Алексей
уходит — сегодня у него чтение; где-нибудь в овине соберутся
ребята и просидят до позднего вечера.
Прошло семнадцать лет. Была глухая осень. Солнце ходило низко, и в четвертом часу вечера уж смеркалось. Андреевское стадо возвращалось в деревню. Пастух, отслужив срок, до заговенья
ушел, и гоняли скотину очередные бабы и
ребята.
«Зарядите-ка нашу пушку картечью, — а у нас, сэр, одна маленькая каронадка была, — да скажите
ребятам, чтобы на всякий случай зарядили ружья да приготовили топоры, Дженкинс!» Дженкинс махнул головой и
ушел делать распоряжения, а я пошел в каюту и на всякий случай спрятал на грудь корабельные бумаги, положил в карман деньги и зарядил оба револьвера…
— Уходит-то он в шесть вечера, а только Трепов сердится, если опоздают хоть на четверть часа… Скорей, скорей,
ребята, кончай обед! Кто пешком на вокзал назначен, собирайся к выходу!
— Мещанство разводишь, товарищ Буераков. А еще в партии состоял. Жена из дому
уходит, — подумаешь! А ты — дома. Вот и посиди заместо ее, пригляди за
ребятами. Новое, брат, дело. Ты по-старому брось глядеть.
Ребята из Лелькина кружка
уходили. Входили
ребята более серьезные, изучавшие диамат (диалектический материализм). Кружок по диамату вел комсомолец Арон Броннер, брат Баси. Лелька раза два мельком встречалась с ним у Баси. Он ей не понравился. Стало интересно, как он ведет занятия. Лелька осталась послушать.
В три часа, когда уже
ушли ребята, Исанка слышала, как Таня стучала кулаком по столу и истерически кричала...